Часть 1

Весна 1901 года.

Я впервые ехал в Центральную Россию. И не куда-нибудь, а в обе столицы, сначала в Москву, потом - в Санкт-Петербург. Я был переполнен любопытством: оправдаются ли те мысленные образы этих двух великих городов Российской империи, что сложились в моём воображении? А его питали русская литература, русское образование, которое я получил, общение с моими учителями и наставниками, друзьями-одногодками в Александрополе и Карсе - все они в основном были русскими.

И теперь, на склоне лет (я пишу эти строки весной 1949 года) я могу сказать, что мои детство и юность (особенно юность) неразрывно связаны с Россией, русской культурой и историей, я - по духу, первоначальной вере, воспитанию - гражданин Российской империи, вернее, у меня тройное гражданство - российское, кавказское и восточное.

Москвы я не увидел. Среди документов вместе со значительной суммой «партийных денег, полученных от Иосифа Джугашвили, оказалась подробная инструкция; в ней, в частности, говорилось, что, прибыв в Москву на Курский вокзал, я должен тут же взять извозчика и мчаться на Николаевский вокзал - в моём распоряжении два с половиной часа; в Питер поезд-экспресс «Пётр Первый» отправляется в 23.45, и билет мне надлежит купить в мягкий вагон первого класса, под номером шесть. В инструкции говорилось: «Именно у этого вагона в С.-П. тебя встретят».

Поезд в Москву прибыл вечером 14 марта 1901 года. В древней российской столице была ещё зима, густо валил снег, в метели расплывались круги фонарей на дощатом перроне, меня подхватила и понесла толпа прибывших и встречающих - толкотня, гвалт, суматоха. Резко, угарно пахло паровозной топкой. Никогда прежде мне не приходилось оказываться в таком плотном людском скопище - я растерялся, почувствовал себя беспомощным, никому не нужным... Влекомый московской вокзальной толпой, я нёсся куда - то, пока не уткнулся в кожаный фартук с медной бляхой, и кто - то бородатый и пригожий сказал:

 - Не подсобить ли, господин хороший?

Передо мной стоял огромный, богатырского сложения детина - московский носильщик.

 - Мне бы извозчика. Надо на Николаевский...
 - Мигом исполним! Всё будет в лучшем виде.

И через несколько минут я уже сидел в извозчичьей пролётке, ноги укутаны тёплым пледом, дорожный чемодан рядом, за подкладкой пальто - заветная карта Тибета с римской цифрой V. Я окончательно успокоился.

 - Пошёл, пошёл, соколик!  - Извозчиком оказался молодой парень, несколько разбойного, залихватского вида. - Не сомневайтесь, барин!  - Он, натянув вожжи, похлопал ими по бокам крупного, сильного мерина серой масти в яблоках. - Доставим как надо! Не опоздаете!

И вечерняя Москва, утонувшая в густом мокром снегопаде, завращалась вокруг меня, промелькнула, как в пёстром праздничном сне: огни, встречные извозчики и редкие легковые машины, яркие витрины магазинов, толпы на тротуарах, силуэты церквей, колокольный звон, и вдруг, неожиданно, тёмные пустынные переулки, подслеповато - розово светятся оконца маленьких домиков, утонувших в сугробах. Поворот - и опять нарядная просторная улица, вся в огнях и движении. Моя первая мимолётная встреча с Москвой оставила в душе - на всю жизнь - ощущение лёгкости и праздника. И сейчас я утверждаю: такова была аура этого самобытного, ни на одну столицу мира не похожего города в начале двадцатого века.

Да, мы успели вовремя: до поезда «Пётр Первый», когда я оказался на Николаевском вокзале, оставалось чуть меньше часа. Билет в нужный мне шестой вагон был приобретён немедленно, и за полчаса до отбытия я вошёл в своё купе на одну персону, которое просто ошеломило меня своей роскошью: широкий мягкий диван, покрытый тёмно-коричневым плюшевым одеялом, огромное зеркало в двери (отразившись в нём, я, не скрою, себе понравился: загорелый, крепкий молодой человек в модном чёрном пальто, с белым кашне, в широкополой шляпе); ярко блестели медные ручки двери, на столике, покрытом хрустящей скатертью, красовалась под бледно - голубым абажуром электрическая лампа.

«Ничего себе!  - думал я, озирая всё это великолепие. - Вот, оказывается, в каких условиях совершают свои путешествия господа... нет, товарищи революционеры...»

И тут в дверь постучали.

 - Да, пожалуйста!  - несколько удивлённо сказал я. Кто бы это мог быть? Ведь в Москве я никого не знаю.

Дверь отодвинулась в сторону, и в возникшем проёме передо мной предстал генерал в белых перчатках, который оказался проводником; но уж больно красив был его служебный мундир с жёлтыми лампасами на брюках.

 - Добрый вечер, сударь!  - сказал он приветливо. - Через десять минут отправимся. Ужинать изволите в вагоне-ресторане или закажете сюда, в своё купе-с?

От неожиданности и с перепугу я заказал ужин «сюда». Никогда не забуду тот свой ужин в вагоне первого класса поезда «Пётр Первый», который уже мчался через зимнюю вьюжную ночь в северную столицу государства Российского. Этот великолепный ужин мне принёс официант в белом кителе, и моя трапеза состояла из салата «оливье» с хреном, горячего судака с польским яичным соусом, бутылки французского рислинга и чёрного кофе с пирожными наполеон. За этот роскошный ужин я с особым удовольствием заплатил изрядную сумму из «партийных денег». Сейчас я смутно вспоминаю, что этим безумным расточительством я мстил Иосифу Джугашвили. За что? Есть ли тут логика?..
Как я сладко спал в ту ночь под монотонный стук вагонных колёс в тёплом, уютном купе! Неплохо, господа, совсем неплохо быть революционером - подпольщиком и совершать конспиративные вояжи на «партийные деньги»!

Поезд прибыл в Санкт-Петербург рано утром, и, как только я вышел из вагона в серую, промозглую неопределённость, в которой расплывчатыми бледными лунами плавали фонари, возле меня тут же появился высокий, смуглый молодой человек в длинном чёрном кожаном пальто на лисьем меху и в кожаной шляпе.

 - Товарищ Гурджиев?  - тихо спросил он.
 - Да, это я.
 - Глеб Бокий. - Рукопожатие было коротким и сильным. - Пошли!

Привокзальная площадь была забита извозчиками. Глеб подвёл меня, как я понял, к кому - то из своих.

 - Поехали, Аркадий.
В голосе его звучал приказ. Я ехал как зачарованный и очнулся, только когда увидел, что мы медленно въезжаем под тёмную арку большого многоэтажного дома. Мы оказались во дворе - колодце, замкнутом такими же серыми домами - громадинами, как тот, сквозь который проехали только что; мы остановились у одного из парадных.

 - Приехали, Георгий, - сказал Глеб и первый спрыгнул на землю.

Подхватив свой чемодан, я последовал за ним. Тёмное парадное. Воняет кошками. Лестничные марши не убраны, затоптаны, такое впечатление, что их никогда не убирают. Мы поднимаемся вдвоем, Глеб Бокий и я. Извозчик остался на улице.

 - Нам на какой этаж?  - спросил я.

Глеб не ответил, и только когда мы остановились перед обшарпанной дверью без номера на площадке шестого этажа, он, придвинувшись ко мне вплотную, сказал тихо:

 - Вот что, Георгий. Не задавай лишних, необязательных вопросов - ни мне, ни другим. Вообще лучше всего меньше говорить. - Он скупо улыбнулся. (У Глеба Бокия были ослепительно белые ровные зубы, которые впоследствии выбьют опричники товарища Сталина перед тем, как по приказу Кобы его «лучший Тифлисский друг» будет поставлен к стенке.)  - Молчание, как известно, золото. Пока сообщаю тебе главное: доктора Петра Александровича Бадмаева нет в Петербурге. Он в своём базовом лагере, где - то под Читой, или на Байкале. Сейчас место его пребывания уточняется. И когда нам станет известно, где Бадмаев, и будет разработан план операции, - ты отправишься туда. А пока, - Бокий четырежды стукнул в дверь, три раза быстро, без пауз, четвёртый после промежутка в несколько секунд, - осмотришься, отдохнёшь. Собрав всю возможную дополнительную информацию, вместе что-нибудь придумаем - надеюсь, дельное. - Он опять улыбнулся.

Дверь открыла молодая заспанная женщина, неопрятная, непричёсанная, с поблёкшим бледным лицом, в длинном, явно давно не стиранном халате, в стоптанных меховых тапках на голых полных ногах; во рту её исходила струйкой дыма папироса. Без всякого интереса взглянув на меня карими, с поволокой глазами, она сказала:

 - Здравствуйте. Проходите. - И пошла по коридору в глубь квартиры. В её походке было что-то утиное. - Глебушка! - Она повысила голос. - Комната Зайца. Его три дня не будет. Я там чистое постелила. Завтрак на кухне.

Глеб распахнул передо мной вторую дверь по правой стороне коридора (их было по три с каждой):

 - Проходи.

Мы оказались в небольшой комнате, убранство которой состояло из голого стола без скатерти или клеёнки, с чёрными кругами от сковородок и кастрюль, продавленного старого кресла в углу и широкого, с валиками дивана, на котором действительно было постелено: чистая простыня, а поверх небрежно брошены большая подушка в ослепительно белой наволочке и грубое, серое солдатское одеяло, сложенное вчетверо.

 - Сейчас на кухне позавтракаем, - сказал Бокий, - и отдыхай с дороги. Товарищи соберутся в десять часов.

Несколько вопросов у меня к Глебу было, но я сказал:

 - Я в поезде позавтракал, так что ешь без меня.
 - Как знаешь. В твоём распоряжении, - он вынул из кармана брюк часы - луковицу на серебряной цепочке, щёлкнул крышкой, - два часа пятнадцать минут. Клозет - в конце коридора, первая дверь направо. - И он исчез.

Я прошёлся по комнате, остановился у окна. Оно было без штор или занавесок. Напротив, почти совсем рядом, - серая унылая стена с чёрными квадратами окон; над крышами - серое, медленно клубившееся тучами небо, в котором ощущалась мокрая тяжесть. Я заглянул вниз: там ли ещё извозчик, доставивший нас сюда? Нет, двор был пуст. Не раздеваясь, только сняв ботинки, я лёг на диван поверх одеяла. Диван был мягким, податливым, легко пружинил - вверх - вниз, вверх - вниз…  

Разбудил меня Глеб, энергично встряхнув за плечо:

 - Просыпайся! Все собрались!
 - Который час?
 - Пять минут одиннадцатого.

Ничего себе! Я проспал больше двух часов! Пролетели как один миг. Куда девается для спящего человека время?

Мы вошли в большую квадратную комнату, в центре которой стоял круглый стол, на котором помещался огромный медный самовар; вокруг него стояли стаканы в подстаканниках, разномастные чашки на блюдцах, пузатый заварной чайник, накрытый грязной, захватанной «матрёшкой», сахарница, и прямо на скатерти коричневой горкой были насыпаны пряники. Над столом висела большая люстра, вся из прозрачных подвесок, наверное, хрустальная, и была зажжена: за двумя окнами, которые были задёрнуты полупрозрачными занавесками, совсем нахмурилось, и было похоже на вечер.

В комнате оказалось человек десять - двенадцать, все молодые, моего возраста или чуть постарше; среди них три девушки, и одна из них, светловолосая, в очках, с очень строгим, сосредоточенным лицом, сидела за отдельным маленьким столиком у окна, обложенная листами бумаги, и что - то увлечённо писала. Разместились кто где: вокруг стола на венских стульях, на двух диванах, кто - то на подоконнике; двое, судя по смуглым лицам, кавказцы, сидели прямо на полу у стены. Было накурено. Стоял негромкий гул голосов.

Когда мы с Глебом Бокием вошли, мгновенно стало тихо, все повернули головы в нашу сторону, я встретил внимательные взгляды, которые объединяло нечто общее. Сейчас я определяю это «нечто» одним словом: настороженность.

 - Ну вот, - сказал Бокий, - все в сборе. Начнём, товарищи.

И я понял, что он тут главный, «вождь», как Иосиф Джугашвили в Тифлисе.

 - Татьяна, вы ведёте протокол. Вы готовы?
 - Да, да, Глеб Иванович!  - несколько суетливо сказала блондинка за своим столиком. - Я готова.
 - Представляю вам нашего нового товарища из Тифлиса. Рекомендация Кобы, что, надеюсь, в комментариях не нуждается. Итак, Георгий Гурджиев. Прошу любить и жаловать!

Мне ничего не оставалось, как изобразить нечто вроде общего поклона. Глеб Бокий подошёл к единственному пустому стулу, который, очевидно, предназначался для него, взялся за спинку и обвёл комнату требовательным взглядом. Мгновенно все стихли.

 - Итак, товарищи, - мой новый руководитель заговорил спокойно, твёрдо, ровно, без всяких интонаций, - на повестке дня у нас единственный вопрос: партийная касса. Она фактически пуста. Нами разработана и готова к запуску программа эксов. Но вы всё понимаете: это крайняя, экстраординарная мера. Экспроприация денежных средств, прежде всего в банках, операция, сопряжённая с риском и возможными жертвами.

 - Плюс уголовно наказуемая, - сказал кто-то. - Или петля, или каторга.

В комнате задвигались, зашумели.

 - Мы что, товарищи, - с дивана поднялась смуглая девушка в длинном чёрном платье (в её облике было что - то монашеское), - мы что - бандиты с большой дороги?

Глеб Бокий нахмурился; было видно, с какой силой он сжал спинку стула.

 - Мы революционеры! - резко, даже грубо сказал он. - А бандиты заседают в Государственном Совете и прохлаждаются в Царском Селе! - Он поднял руку, повелительным жестом останавливая начавшийся было шум. - Всё! Никаких дебатов на эту тему! Повторяю, программа эксов в стадии разработки. Коли им настанет срок, обсудим, проголосуем, примем решение. А сейчас вроде бы мы нащупали ещё один источник пополнения партийной кассы. Вы о нём знаете пока что из частных, приватных разговоров. Теперь конкретно. Товарищ Крот! Прошу!

«Да они здесь под конспиративными кличками!  - подумал я. - А Крот, наверное, тот самый «свой человек» в ближайшем окружении министра финансов Витте...» Кротом оказался полный невысокий человек с розовым интеллигентным лицом, и всё в его облике было в меру и опрятно. Встав рядом со стулом, на котором прочно устроился Глеб Бокий, Крот (потом я узнал настоящее имя этого человека: Викентий Павлович Захаревский) заговорил высоким, контрастирующим с его полнотой голосом:  

 - Первое, что я имею донести собранию, - это следующее. Установлено место в Забайкальской губернии, где находится база доктора Бадмаева: Чита. Впрочем, это даже не база, а отделение фирмы «Торговый дом П. А. Бадмаева и К°», который существует здесь, в Петербурге, притом вполне официально. История этого дома, уважаемые гос.… простите, уважаемые товарищи, началась относительно давно. А именно в 1894 году...

 - Нельзя ли покороче? - перебил Бокий, недовольно поморщившись. - Без дальних исторических исследований?

 - Нельзя, - невозмутимо возразил Крот. - Если вас интересуют финансы доктора Бадмаева, нельзя.

 - Хорошо, хорошо, продолжайте!  - быстро согласился Глеб.

Однако Крот молчал, о чём - то сосредоточенно размышляя. Было слышно, как по бумаге скрипит перо белокурой Татьяны, которая корпела над протоколом подпольного собрания.

 - Итак, - наконец заговорил Викентий Павлович, - в 1894 году был создан «Торговый дом П. А. Бадмаева и К°». Обратите внимание - торговый! То есть финансовый. Для чего он создан? И на какие средства? Вот что мне удалось узнать из самых разрозненных источников и бесед с крупными чинами Министерства финансов, включая господина Витте. Ещё в 1893 году Пётр Александрович Бадмаев подал тогдашнему императору Александру Третьему, с которым у доктора были почти дружеские отношения, «Записку» о положении дел на восточных границах России, то есть с Монголией и Китаем; в «Записке» упоминался и Тибет. Содержание её неизвестно, с грифом «совершенно секретно» она хранится в архиве. Но дело в том, что «Записку» передал императору министр финансов, то есть Сергей Юльевич. Тогда - как и сейчас - он курировал и курирует внешнюю политику Российской империи на Востоке. В «Записке» наверняка содержались некие экономические предложения.

Дело в том, что как раз в ту пору разрабатывался грандиозный проект Великой восточной железной дороги, и один из вариантов заключал в себе предложение провести её через территорию Китая, подписав соответствующий договор с маньчжурским правительством. Нет никаких сомнений в том, что будущая железная дорога сулила огромные экономические выгоды, прежде всего торговые. И, очевидно, в «Записке» доктор Бадмаев изложил предложения в этом аспекте. Но, думаю, там присутствовало и нечто другое, политическое, или, если угодно, территориальное.

Впрочем, - остановил себя Крот, - я забегаю вперёд. Да, господин Бадмаев (это надо подчеркнуть) наверняка лучший знаток восточных государств - соседей России, предлагал некий экономический прожект и вознамерился, коли получит поддержку, сам возглавить его осуществление. Для этого, естественно, требовались средства, капиталы. Тибетский доктор запросил у императора два миллиона русских золотых рублей - для начала. - Кто-то присвистнул; по комнате прокатился изумлённый шорох. - И, представьте себе, он получил от Александра Третьего, правильнее сказать, из государственной казны запрашиваемые два миллиона, причём этот шаг горячо поддержал министр финансов. Видите ли, Сергей Юльевич в своей восточной политике, как он её понимает, - державник, экспансист. Крот умолк, досадливо всплеснув руками. - Опять! Опять я тороплю события…Словом, в девяносто третьем российскому императору подаётся «Записка» Бадмаева, в конце этого же года Пётр Александрович получает два миллиона золотых рублей. В 1894 году возникает «Торговый дом П. А. Бадмаева и К°» и его отделение в Чите, куда наш доктор отбывает, и почти год длится там его бурная деятельность, о которой у меня самые разрозненные сведения, и потому...
 - Нельзя ли всё - таки, - не выдержал Глеб Бокий, - ближе к нашему времени? К текущему моменту?
 - Ещё минутку терпения. Да, осуществление некоего экономического проекта на восточных рубежах империи, с расчётом на прокладку дороги из центра России к Тихому океану, продолжалось год, доктор Бадмаев жил и работал в Чите, посещал Монголию и Тибет. Он также совершил поездку в Пекин и пробыл там довольно долго.

Но... начавшаяся в 1895 году японско-китайская война если не приостановила бадмаевское восточное дело, то уж наверняка законсервировала его. Пётр Александрович объявляется в Петербурге. Однако после окончания военных действий и подписания мирного договора между Китаем и Японией вояжи в Читу доктора Бадмаева возобновляются. И вот, Глеб Иванович, - докладчик сделал легкий поклон в сторону Бокия, - мы подошли к сегодняшнему дню, или, как вы изволили выразиться, к текущему моменту. Примерно полгода назад Бадмаев подал ещё одну «Записку» царю, то есть уже Николаю Второму, всё по той же восточной проблематике, в развитие идей, изложенных отцу царствующего императора. И что там содержится, я могу вам доложить конкретно, потому что, во - первых, «Записка» опять подавалась через Витте, он снова во всём поддержал Бадмаева, и, во - вторых, она была сопровождена кратким комментарием министра финансов. Этот документ проходил через меня. Я познакомлю вас лишь с небольшим отрывком из него - Крот извлек из кармана сюртука лист бумаги, развернул его. - Вот что пишет Витте Николаю Второму: «Ваше величество! Прошу обратить особое внимание на сведения из Лхасы, полученные Бадмаевым от своих агентов, находящихся в Тибете. Он, в частности, пишет: «...очевидно, Англия желает взять Тибет». И предлагает: «Следует теперь же послать туда (в Тибет) две тысячи человек, хорошо вооружённых, и помочь тибетцам противостоять англичанам». И добавляет: «...B Тибете на каждом шагу золотые россыпи...»
 - Кто добавляет? - раздался чей - то голос. - Пётр Александрович Бадмаев добавляет в своём письме к царю?
 -  Какие, госпо… фу ты! - какие вы, товарищи, однако, несообразительные! Далее Сергей Юльевич пишет: «Приемлю долг всеподданнейше доложить Вашему императорскому величеству, что установлению через посредство «Торгового дома П. А. Бадмаева и К°» сношений со столицей Тибета Лхасой я, со своей стороны, придаю огромное политическое значение. До сих пор в Лхасу, насколько мне известно, ещё не проникали европейцы. Смелый и мужественный Пржевальский, пересекший Китай по всевозможным направлениям и не знавший никаких преград, должен был отказаться от давно лелеемой им мысли проникнуть в Лхасу, так как встретил настойчивое противодействие со стороны местных властей. Ныне же посланные Бадмаевым буряты, хотя открыто именовали себя российскими подданными, проникли в Лхасу и были там очень ласково приняты. По своему географическому положению Тибет представляет, с точки зрения интересов России, весьма важное политическое значение. Значение это особенно усилилось в последнее время - ввиду настойчивых стремлений англичан проникнуть в эту страну и подчинить её своему политическому и экономическому влиянию: Россия, по моему убеждению, должна сделать всё от неё зависящее, чтобы противодействовать установлению в Тибете английского влияния, а если удастся - и при Божеском благословении, - присоединить к себе эту горную страну, расположенную в сердце Азии. И в этой связи я горячо поддерживаю все предложения и прожекты П. А. Бадмаева». - Викентий Павлович Захаревский, свернув лист бумаги, сунул его в карман сюртука. - Вот таким образом, господа! А, дьявол! Напасть какая - то! Привычка: в министерстве все господа да господа! Приношу извинения. Вот таким образом, товарищи.
 - Всё?  - спросил Глеб Бокий осторожно, даже деликатно.
 - По фактам экономического и политического характера - всё. Только позвольте в заключение несколько собственных соображений. Да! Чуть не забыл! После «Записки» Бадмаева, о которой только что шла речь, Николай Второй, естественно, из казны государства Российского отвалил тибетскому доктору на его «прожекты» изрядную сумму. В «Записке» наверняка Пётр Александрович о сём ходатайствовал. Думаю, сумма не меньшая, чем та, которую получил Бадмаев от Александра Третьего. - По комнате опять прошелестел нервно - возбужденный шумок. - Резюме - прошу прощения, моё личное. Первое: в обеих «Записках» Бадмаева присутствует некий военный план...
 - Какой? Объявление войны Китаю?
 - И откуда это видно?  - посыпались вопросы со всех сторон.
 - Думаю, - невозмутимо, спокойно сказал Крот в быстро наступившей тишине, - план более грандиозен. Не просто объявление войны. То, что Бадмаев предлагает присоединить к России Тибет, видно из комментария министра финансов. А присоединение одного государства к другому возможно только военным путём. Убеждён, что в обеих «Записках» содержится предложение точно таким же образом поступить с Монголией и Китаем, во всяком случае, со значительной его частью, примыкающей к границам Российской империи...

В комнате поднялся шум.

 - Да откуда вы это взяли?
 - Доказательства! Где доказательства?

По круглому лицу Викентия Павловича блуждала страдальческая улыбка, которую можно было прочитать так: «Какие же вы все олухи и беспросветные идиоты!»

 - Документальных доказательств у меня нет. Повторяю! - Крот слегка повысил голос. Было видно, что терпению его приходит конец. - Я изложил вам свои личные соображения. Они - результат анализа косвенных документов, касающихся затеи Бадмаева... Кстати! Обращаю ваше внимание на примечательный факт: в газетах о деятельности фирмы «Торговый дом П. А. Бадмаева и К» вы не найдёте ни слова - всё держится в строжайшем секрете. Но, как говорится, шила в мешке не утаишь: сплетни, кулуарные разговоры, в том числе и на самом высоком уровне... И можно в этом потоке сомнительной информации услышать слова «афёра Бадмаева». Но я о другом... Так вот, из косвенных документов, которые проходят через Министерство финансов и в том числе через мои руки, можно установить, что на границе с Китаем и Монголией активизировалась деятельность наших высоких военных чинов. А к нам, и, насколько мне известно, в другие министерства тоже, достаточно часто наезжают представители доктора Бадмаева, которых интересуют вещи весьма характерные: партии оружия, специфическое обмундирование для преодоления неприступных скал, желание получить инструкторов из - за границы, специалистов по ведению войны в горных условиях и прочее в том же роде. Согласитесь, вывод о том, к чему готовится энергичный Пётр Александрович, напрашивается сам собой.

Примолкшее конспиративное собрание взорвалось одобрительными репликами:

 - Действительно!
 - Похоже на правду!
 - Ну и пройдоха этот Бадмаев!
 - А теперь второе, что я хочу сказать. - Викентий Павлович покашлял в кулак, и тут же стало тихо, а я подумал: «Какой же умница этот Крот!» - Перехожу к тому, ради чего, если я правильно понимаю ситуацию, и затеяно сегодняшнее наше собрание.

Господин Захаревский пристально, изучающе посмотрел на меня.

 - Мы вас внимательно слушаем!  - сказал Глеб Бокий, голос его был полон нетерпения.
 - От доктора Бадмаева к нам, то есть в Министерство финансов, и, полагаю, в другие высокие государственные ведомства постоянно приходят или его личные письменные запросы, или их высказывают бадмаевские гонцы: посоветуйте, порекомендуйте знающих надёжных специалистов по таким - то вопросам, отраслям, готовы заключить контракты на самых выгодных условиях. И я обратил внимание, что помимо специалистов в военной, строительной, торговой областях постоянно идут запросы: нужны историки - востоковеды, археологи, журналисты и так далее. То есть люди, связанные с культурой, историей, в целом с гуманитарной сферой. - Викентий Павлович повернулся к Бокию: - Из нашей предварительной беседы, Глеб Иванович, я понял, что именно в этой увлекательной сфере мы попытаемся предложить господину Бадмаеву нечто, дабы под это «нечто» получить кредит, который целиком или частично будет превращён в партийные деньги.
 - Да, это так, - сказал маленький революционный вождь, хмурый и явно чем - то озабоченный.
 - В таком случае  - моё предложение, - закончил Викентий Павлович Захаревский своё выступление, - к доктору Бадмаеву надо явиться в Читу с неким гуманитарным проектом, связанным с Востоком и осуществление этого проекта должно потребовать больших средств...
 - Огромных средств!  - воскликнул Глеб Бокий.
 - Пусть так, - снисходительно улыбнулся Крот, - огромных средств. Вот теперь окончательно всё. Благодарю вас за внимание, господа! Фу ты, дьявол! Прямо наваждение... Благодарю за внимание, товарищи!

Господин Захаревский сел на свой стул у окна и сразу погрузился в некую меланхолию. Весь его вид говорил: «Господа! Как мне с вами скучно и неинтересно!» Глядя на него, я подумал о двух вещах. Первое: «Почему он с ними? Вернее, с нами?» - поправил я себя. Ответа на этот вопрос не было. Второе (и сердце моё заколотилось учащённо и жарко): «Пётр Александрович Бадмаев обязательно заинтересуется троном Чингисхана, своего дальнего прапрапра... Не может не заинтересоваться! И прав Крот: нужен впечатляющий и замаскированный проект о троне. То есть в нём должны быть замаскированы наши интересы. Нет, не так! Есть интересы партии: пополнить деньгами свою кассу. И наши с Иосифом Джугашвили интересы - завладеть троном Чингисхана. Завладеть во что бы то ни стало!.. Знает ли о троне Крот? Ведь перед этим собранием он приватно беседовал с Глебом Бокием...» Я не узнавал себя: во мне разбушевалась могучая яростная энергия - действовать! Немедленно действовать! И поднималась густая злоба, от неё даже потемнело в глазах. Злоба? Я не мог понять…

Между тем загудели голоса, задымили папиросы, слышался звон посуды  - пили чай. Оказывается, был объявлен десятиминутный перерыв. Передо мной кто - то поставил стакан с крепким чаем.

 - Спасибо, - рассеянно поблагодарил я.

Во время перерыва, машинально отпивая из стакана чай, я предался непонятно откуда и каким образом возникшим рассуждениям.

«Как же так?  - недоумевал я. - Партийная касса пуста, средств нет. А я путешествовал из Тифлиса в Санкт-Петербург в вагоне первого класса. Мне «Тем, который...» была вручена более чем щедрая сумма для проживания - на целый год. Значит... для кого-то в партийной кассе денег нет, а для кого - то есть. И потом, - этот вопрос в тот момент особенно мучил меня, - о троне Чингисхана теперь знают трое: я, Коба и Глеб Бокий. Но, может быть, кто - то ещё? И прежде всего Крот? Знает или не знает?» Странно! Именно тогда, на конспиративном совещании в петербургской квартире революционеров-подпольщиков, у меня возникло стойкое ощущение: знает ещё кто-то. Кто? И почему? «Если знает», - успокаивал я себя.

После перерыва, когда все успокоились, Глеб Бокий сказал:

 - Теперь вот что, товарищи. Предстоящей операцией в стане Бадмаева, как вы понимаете, должен кто-то руководить. - Он выразительно, требовательно посмотрел на меня. - Есть предложение: поручить это ответственное дело нашему новому соратнику Георгию Гурджиеву. Он житель Кавказа, хорошо знаком с историей, культурой, религией Востока, наверняка во всех сложных восточных проблемах разбирается лучше каждого из нас. Словом, я рекомендую... И к моей рекомендации горячо присоединяется Коба... Мы оба рекомендуем поручить «Бадмаевское дело», назовем это так, товарищу Гурджиеву. Есть другие предложения?

Других предложений не было.

 - Тогда прошу утвердить кандидатуру Георгия Гурджиева. Кто за? Поднимите руки! Прекрасно! Кто против? Никого. Проголосовано! - Глеб, повернувшись ко мне и зорко, настороженно смотря мне в глаза, спросил: - Георгий, может быть, ты хочешь что-нибудь сказать?

Стало абсолютно тихо, только слышно было, как кто-то позванивает ложкой в стакане с чаем. Я поднялся со стула.

 - Пока мне, нечего сказать. - «Только никакого волнения! Спокойно!»  - приказал я себе. - Есть единственный вопрос: с чем ехать к Бадмаеву? Ведь конкретный проект - предложение отсутствует. О чём с ним говорить?  - И я сел на своё место. Я их провоцировал, я хотел знать: кто ещё знает о троне?

Все зашумели.

 - Верно, верно!  - послышались голоса.
 - Давайте обменяемся мнениями!
 - Что, если этому монголу предложить открытие в той же Чите этнографического музея?
 - Хорошая идея! Но лучше – археология!
 - Чушь! Это не просто деньги, это бешеные деньги!  
 - Товарищи, а что, если...

И внезапно возникшая дискуссия, которой с трудом управлял Бокий, недовольно поглядывая на меня, продлилась около двух часов. Она была бесплодной, дилетантской, бестолковой. И я, слушая всяческие разглагольствования, убеждался: мои новые питерские «соратники» не только молоды, но многие из них глупы, самонадеянны, плохо образованны или совсем необразованны. И они ничего не знают о троне Чингисхана. В бестолковой полемике не принимал никакого участия только Крот. Но я заметил: попивая чай и меланхолически жуя пряники, он внимательно слушает ораторов.

Наконец все разошлись. Оказывается, был уже пятый час пополудни. В комнате, в которой мы остались с Глебом вдвоём, потемнело. Появилась молодая женщина, как я понял, хозяйка квартиры, всё в том же халате и домашних стоптанных меховых тапках, выключила люстру над столом, начала открывать форточки на окнах.

 - Ну и надымили! - ворчала она. - Никакого уважения. - Хотя сама она и тут не рассталась с папиросой. - Идите на кухню, обедайте. Всё на плите.  

Обед был скромным (тарелки наполнял Бокий) постные щи, котлеты, довольно безвкусные, с гречневой кашей, компот из сушёных груш, чёрствый хлеб. Судя по большим размерам кастрюли и сковороды, в которых находились «блюда», обед этот был общепартийным, так сказать, для рядовых членов подпольной организации. Я испытывал смущение и неловкость, вспомнив свой ночной эпикурейский ужин в поезде «Пётр Первый».

 - И что же дальше? - поинтересовался я, приканчивая довольно скверный компот.
 - У тебя есть предложения?  - спросил Глеб Бокий. Он с явным неудовольствием ковырялся в котлетах.
 - Скорее просьба.
 - Я весь внимании. - Партийный вожак отодвинул от себя тарелку, так и не справившись со вторым.
 - Я бы хотел увидеть Петербург, побывать в музеях, если возможно, в театрах, обязательно попасть в лучшие книжные магазины.
 - А вот это - категорически! - встрепенулся Глеб.
 - Что - категорически?
 - Категорически нельзя! Георгий, не забывай: мы в подполье. За нами охотится полиция.
 - Разве социал-демократическая партия запрещена? - удивился я.
 - Пойми! - Глеб понизил голос. - Мы все тут нелегалы. Как и ты. А для питерской полиции это уже... «хватай и тащи». Кроме того - и это главное, - он усмехнулся, - с сегодняшнего дня ты - собственность организации и принадлежишь не только себе. Ты это понимаешь?
 - Очень хорошо понимаю!

Раздражение и злость поднимались во мне. «Я принадлежу Иосифу Джугашвили, - подумал я. - И в какой - то степени тебе». Очевидно, глядя на меня, Бокий о чём-то догадался и сказал мягко и дружелюбно:

 - Пожалуйста, не огорчайся! У тебя ещё будет время во всех подробностях познакомиться с Петербургом. Обещаю: я буду твоим сопровождающим - этот город я знаю, как свои пять пальцев. А в ближайшее время... Поступим таким образом: переночуем здесь, а утром я отвезу тебя в Куоккала. Там у нас вполне приличная конспиративная дача. - Глеб крепко обнял меня за плечи. - Для избранных. И никаких возражений»!

Продолжение следует…

Дневник листал член русского географического общества (РГО) города Армавира, Фролов Сергей.