Посвящается 100-летию Великой Октябрьской социалистической революции Мистические тайны Гурджиева Глава пятая: Гурджиев и Императорское Географическое Общество
«Вечером, когда, сделав свои визиты, мадам вернулась домой, всё на «конспиративной даче» было как всегда: чисто, чинно, никаких следов безобразной оргии, которую мы с «волчицей» учинили днём. Даша, скромная, гладко причёсанная, с потупленным взором, в белом, тщательно отглаженном переднике тихо ходила по комнатам, преданно поглядывая на хозяйку, готовая тут же исполнить любой её приказ. И только я, украдкой вглядываясь в лицо горничной, видел в нём на мгновение, прорывавшееся наружу, хотя и тщательно скрываемое, тёмное торжество, которое словами можно было бы, наверно, выразить так: «Я унизила тебя! Унизила!.. О! Если бы я могла убить тебя!..» Я же, глядя на Дашу, вопреки здравому смыслу, вопреки всему, твердил про себя: «Приди, приди и сегодня ночью! Умоляю - приди!..» Она пришла. И этот сладостный ад - или рай? - продолжался до 12 мая 1901 года. Моя устоявшаяся жизнь в Куоккала рухнула в то майское утро мгновенно. У ворот «конспиративной дачи» остановился знакомый экипаж, и из него вышли Глеб Бокий, Крот, то есть Викентий Павлович Захаревский, и... Иосиф Джугашвили, товарищ Коба. Через несколько минут мы, все четверо, уже были в моей «каминной комнате», к которой я привык и полюбил её, потому что... Вы понимаете почему. - Покидаешь сей гостеприимный дом сегодня, ближе к вечеру, - сказал Бокий. - Вместе с нами. - Что за спешка? - удивился я. - Твой отъезд в Москву через два дня, билет уже куплен. А шестнадцатого мая ты садишься в литерный вагон транссибирского экспресса и отправляешься в Читу, билет заказали московские товарищи. Впрочем, ты получишь все подробные инструкции. - Маленький вождь повернулся к Иосифу: - Так, Коба? - Так. - «Тот, который...» пристально посмотрел на меня. - Мы, Георгий, всё подготовили. Остается придумать некое убедительное разъяснение для доктора Бадмаева - вот к этому документу. - И Коба, вынув из новенького кожаного портфеля о двух замках голубоватый плотный лист глянцевой бумаги, протянул его мне. - Читай внимательно, вникая в каждое слово. После слова «так» он заговорил на грузинском языке, и по нахмуренному лицу Глеба Бокия я видел, что ему это не нравится. (Тогда они, в смысле партийной иерархии, были равны, или даже Бокий был выше Иосифа Джугашвили рангом.). Товарищ Коба видел это, но продолжал, по - моему демонстративно, говорить на непонятном для Глеба и Крота языке. Впрочем, может быть, Бокий понимал по - грузински - ведь он тифлисец. Наверху в центре листа красовался золочёный герб государства Российского с двуглавым орлом, хищно смотревшим своими горбоклювыми головами на восток и на запад, и под ним большими буквами, тоже с позолотой по бокам, значилось: «ИMПЕРАТОPCКОE ГЕОГРАФИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО». И дальше шёл такой текст: «Генералу в отставке, действительному статскому советнику господину Бадмаеву П. А. Ваше превосходительство, глубокоуважаемый Пётр Александрович! Имеем честь обратиться к Вам с нижеследующим предложением и одновременно ходатайством, ратуя за процветание российской науки и культуры как в её столицах, так и на самых дальних окраинах империи. Нам известна Ваша многогранная плодотворная деятельность, подвижничество в области экономики и культуры на восточных границах России, в частности на тех, что разделяют нас с Китаем и Монголией. Просвещение некогда диких инородцев, населяющих восточные области государства Российского, приобщение их - при полном уважении национальной самобытности и обычаев - к христианским истинам является великой миссией России. Наше Географическое Общество совершило несколько экспедиций как в восточные области империи, так и в Китай (с попыткой, увы, пока неудачной, проникнуть в Тибет) и Монголию - археологического, топографического, культурного и т. д. характера. В результате у нас скопилось немало ценных экспонатов в названных отраслях знаний тех восточных народов, с которыми встречались во время своих исследований и экспедиции. Все эти экспонаты, хранящиеся пока в подвалах и запасниках нашего Общества, могли бы занять достойное место в некоем Музее восточной культуры, назовём его пока так. Не сомневаемся, что и Ваши экспедиции, и миссии в этом отношении возвращались из Китая и Монголии не с пустыми руками. Для хранения всех этих экспонатов мы предлагаем Вам, глубокоуважаемый Пётр Александрович, под Вашим патронажем открыть такой Музей восточной культуры в каком-либо восточном городе Российской империи, по Вашему выбору, будь то Иркутск, Чита, Красноярск или Верхнеудинск. Коли Вы соблаговолите принять сиё предложение, мы готовы безвозмездно передать имеющиеся у нас экспонаты в будущий музей. Теперь о ходатайстве, упомянутом в начале письма. Мы убеждены, что своеобразным центром Музея восточной культуры, его жемчужиной, если угодно, мог бы стать один экспонат, которого у нас пока нет - его предстоит добыть и найти, нам известно, где он находится. История, вкратце, заключается в следующем. Группа молодых исследователей, состоящая из студентов последних курсов Петербургского университета, несколько лет под руководством Императорского Географического Общества в российских архивах, книгохранилищах и в архивах ряда восточных стран занималась интереснейшими изысканиями. Вам наверняка известна легенда о троне Чингисхана, который, согласно древним сказаниям, сохранился до сих пор и некими силами, может быть внеземного происхождения, укрыт где-то в горах, по разным версиям - на Алтае, в Тибете, на Памире, в Гималаях. Наши молодые исследователи задались, согласитесь, потрясающей по своей дерзости целью: установить, есть ли под всеми легендами о троне Чингисхана историческая реальность? То есть существует ли трон на самом деле? Но самое невероятное заключается в том, что они нашли документы, свидетельства и проч., подтверждающие факт действительного существования трона Чингисхана! Более того: обнаружена карта с маршрутом к месту в горах - а это Тибет, - где спрятан трон Вашего знаменитого предка. И студенты-исследователи готовы предпринять туда экспедицию, их не страшат никакие трудности. Мы убеждены, что, будь такая экспедиция предпринята, она непременно увенчается успехом. Во-первых, достаточно убедительны документы, о которых мы упомянули, и логика их толкования нашими исследователями. Во-вторых, что немаловажно, молодые энтузиасты, которые преданы своей идее, свято верят в неё, и найти трон Чингисхана - смысл их жизни. Другими словами, есть люди, готовые не пожалеть живота своего для достижения поставленной цели: увидеть трон Чингисхана в Музее восточной культуры как его основу, вокруг которой собирается всё остальное. Но всё, глубокоуважаемый Пётр Александрович, упирается в средства. Вы наверняка понимаете, что подобная далёкая, трудная и опасная экспедиция требует значительных, если не сказать, огромных финансовых затрат. Увы, бюджет нашего Общества более чем скромен, и мы, в значительной степени, существуем на пожертвования и дарения меценатов, включая и царствующих особ, но постоянное государственное содержание мизерно, со всеми вытекающими из этого последствиями. Не решитесь ли Вы профинансировать задумываемую экспедицию? Если Ваше решение окажется положительным, соблаговолите сообщить об этом нам, а на все интересующие Вас вопросы ответит податель сего письма Болотов Арсений Николаевич, студент-географ, находящийся сейчас в академическом отпуске перед дипломной работой. Он руководил группой молодых исследователей, обнаруживших след трона Чингисхана, и он возглавит экспедицию, если она состоится. Хотелось бы надеяться на Ваше положительное решение - ко всеобщему удовлетворению и во славу России, нашего любезного отечества. Председатель Совета Императорского Во время чтения этого документа меня охватили возмущение и протест: «Тот, который...» всё рассказал и Бокию, и Кроту о карте... Как он посмел? Однако, читая письмо к доктору Бадмаеву, я ощущал на себе взгляд Иосифа - взгляд успокаивающий; физически он воспринимался как тепло или поток солнечных лучей, попавших на лицо. Наконец я положил на стол пространное послание Географического общества и спросил: - Эти подписи... ну... и само письмо - мистификация? Бокий и Крот промолчали. Товарищ Коба, усмехнувшись и продолжая успокаивать меня взглядом, сказал: - Почти. Но бланк подлинный. - Погодите! - Я даже вскочил со стула и несколько раз прошёлся по комнате из угла в угол. - Я вручаю письмо доктору Бадмаеву, он благоволит сообщить своё решение, то есть связывается с академиком Селивановым или с этим, как его, с учёным секретарём... - А если Бадмаев появится в Петербурге, - на этот раз перебил я, - собственной персоной? - Не появится. - Бокий усмехнулся. - Минимум год он будет в своём лагере под Читой и в поездках по Китаю и Монголии. Он там, в бурятских степях, увяз в своих делах по самые уши. Кроме того, Пётр Александрович человек самолюбивый, самостоятельный - важные решения принимает сам. И если решит субсидировать экспедицию, никакие советы и консультации Географического Общества ему не нужны. Лишь бы он клюнул на трон своего свирепого предка. И тут, господин Болотов, многое, если не всё, будет зависеть от того, как пройдёт ваша личная встреча с этим тибетским лекарем. - В письме пришлось сочинить... - «Тот, который...» заговорил по-русски с чудовищным акцентом, - ...придумать про карту. Убедительно! Верно, Глеб? - Пожалуй, - согласился тот. А я еле сдержал вздох облегчения: «Нет, про подлинную карту в Тибет, которая сейчас зашита в подкладке моего пальто, ни Глеб, ни Крот не знают». - До Москвы, - сказал мне Иосиф, - поедем вместе. Мы тут кое-что с товарищами придумали... Как использовать карту, которая якобы составлена твоей группой молодых учёных. - Он засмеялся. - Молодых, да ранних. Сядем с тобой в купе, закажем хорошего вина и всё окончательно обмозгуем. - Пойду распоряжусь насчёт обеда, - сказал Бокий, насупленный и недовольный: я окончательно понял, что он терпеть не может, когда Иосиф переходит в разговоре со мной на грузинский язык. - И ты, Арсений, собирайся - часа через два отъезжаем. - Или через три, - добавил по-грузински Иосиф, хитро подмигнув мне. Глеб вышел из комнаты, сильно хлопнув дверью. - Чего нервничает? - По лицу Джугашвили блуждала довольная ухмылка. - Для него грузинский - второй родной язык. Всё понимает, а злится! - Может быть, Глеб хочет, - сказал я, - чтобы всем было понятно, о чём именно мы говорим. И я взглянул на Крота, сидевшего на корточках у камина, в котором догорали чёрные поленья. Не знаю, какими дровами у мадам Миллер топили в тот день камин, но поленья были чёрными, пожалуй, тёмно-коричневыми и горели без всякого потрескивания. «Тот, который...» проследил за моим взглядом, и вдруг лицо его напряглось, застыло, он прикрыл глаза, и у меня создалось впечатление, что Джугашвили не хочет, чтобы я видел их. Он молчал, будто не услышал меня. А я испытал чувство беспокойства, тревоги. Нет, не так... Во мне уже давно возникло нечто: дискомфорт, душевное неудобство. Это чувство появилось - или усилилось, - когда я, сначала невольно, бросил взгляд на Викентия Павловича Захаревского; потом, ещё во время чтения письма от Географического Общества, желание посмотреть на него возникало всё чаше, будто мне кто-то нашёптывал, приказывал: «Посмотри, посмотри на него!» Крот же абсолютно и полностью «отсутствовал»: он за всё время, пока наш разговор крутился вокруг письма, ничего не сказал, ни единой фразы, не изменил довольно неудобной позы - сидеть на корточках! - у камина. Было полное впечатление, что человек вроде бы находится в комнате и в то же время его здесь вовсе нет... Поглядывая на Викентия Павловича, я всё больше испытывал чувство страха. Я просто не узнавал его... Да, это, безусловно, был тот самый господин, который блестяще выступил на конспиративной квартире в Петербурге, и в то же время это был явно не он... Пришёл Бокий, сказал: - Обед скоро. Нас позовут. Ещё минут пятнадцать мы - я, «Тот который…» и Глеб - болтали, так, ни о чём, о пустяках. В дверь деликатно трижды постучали. - Входите! - сказал я, и сердце моё упало; сейчас в комнате появится Даша. Неужели уже никогда... Но в открытой двери стояла Анна Карловна, чопорная, подтянутая, аккуратная. - Прошу к столу, господа! В гостиной гороховый суп со свининой разливала по тарелкам сама хозяйка «конспиративной дачи». Затем она принесла из кухни большую сковородку с жареной стерлядью и сказала: - Один момент! Я подам гарнир: картофельное пюре на молоке, с морковью. - Позвольте мне помочь вам! - Я уже поднялся со стула. - Нет, нет, Арсений Николаевич! - категорически запротестовала мадам. И скоро на столе появилась белая эмалированная кастрюля с горячим пюре. Анна Карловна начала раскладывать рыбу и гарнир по фарфоровым тарелкам из старинного, наверно, фамильного сервиза - в центре каждой был изображён средневековый готический замок, копия какого-нибудь рыцарского родового гнезда в Пруссии или Саксонии. На языке у меня вертелся вопрос, но я молчал. За меня его задал Бокий: - А где же наша несравненная Даша? Мадам подняла глаза от тарелки, внимательно посмотрела на Глеба. - Я отпустила её на три дня к старшей сестре в Выборг. Она давно просилась. Вы хотели видеть горничную, Глеб Иванович, по какому-нибудь делу? - Господь с вами, Анна Карловна! Какое у меня может быть дело к вашей горничной? Просто... Непривычно как-то... Вы подаёте блюда... - Полно! – перебила мадам, явно смягчившись. Если нужно, я всё могу делать по дому. - Браво! - это сказал: «Тот, который...», трижды хлопнув в ладони. А Крот, заметил я, ест всё подряд - много, но без всякого аппетита, как-то автоматически. Дальше обед опять проходил в молчании. Невероятная тяжесть навалилась на меня. Ведь сейчас что-то происходит в этом доме, я причастен к происходящему и ничего не могу поделать, понять. «Скорее бы уехать!..» И примерно через час мой нехитрый скарб был погружен в экипаж. Хозяйка дачи вышла нас проводить в неизменной норковой накидке без рукавов. - Поехали! - нетерпеливо сказал Иосиф. На прощание я поцеловал Анне Карловне руку (светским манерам я немного обучился у Владимира Станиславовича Богачевского). Мадам перекрестила меня: - Храни вас Бог, Арсений Николаевич! 19 мая 1901 года Я вышел из литерного вагона транссибирского экспресса на дощатый перрон вокзала Читы. Было раннее утро, солнце только встало. К весеннему свежему воздуху примешивался едкий запах паровозной топки. Я стоял возле своего сундука, озираясь по сторонам. Вокруг меня двигалась, перекликаясь, пёстрая толпа: сновали носильщики с блестящими медными бляхами на груди; я увидел нескольких городовых, внимательно всматривавшихся в лица спешивших мимо них людей. «Или ищут кого-то? - без всякого страха и беспокойства подумал я: с документами у меня было всё в порядке. - Итак, база господина Бадмаева в Чите. Но точного адреса нет. Впрочем, он наверняка тут фигура известная. Спрошу-ка у городового». И я уже было направился к пожилому блюстителю порядка, но тут на моё плечо легла рука. Передо мной стоял молодой человек, наверно, мой ровесник, бурят или монгол, но одетый по-европейски: чёрный костюм-тройка, белая рубашка со стоячим воротничком, тёмно-коричневый галстук, модные ботинки-мокасины без шнурков, лёгкий летний плащ нараспашку; туалет завершала светлая шляпа-канотье. Лицо утончённое, интеллигентное. - Да, это я. - Здравствуйте, Арсений Николаевич. Я от господина Бадмаева... - Но каким образом? - изумился я. - Мы получили телеграмму от Императорского Географического Общества. - («Лихо действуют товарищи Коба, Крот, Глеб и, возможно, другие», - успел подумать я.) - Пётр Александрович с нетерпением ждёт вас. - А вы... - Разрешите представиться: Иван Жигмутов. Иван Петрович, если угодно. Да, имя и отчество у меня русские, я крещён в православной вере, и мой крёстный отец - Пётр Александрович. У господина Бадмаева я работаю секретарём. Или, точнее, одним из секретарей. Однако, что же мы стоим? - Иван Жигмутов сделал знак носильщику. Скоро мы уже ехали в небольшом открытом экипаже. Город мне не понравился - пыльный, грязный, почти без зелени, в основном одноэтажный; преобладали деревянные дома, и окна многих из них были закрыты ставнями; люди ещё спали. Дорога ухабистая, экипаж мотало из стороны в сторону, иногда за нами бежали собаки, то в одиночку, то стаями, и оглушительно и одновременно испуганно лаяли. Впрочем, может быть, мы ехали окраинами города, и центра Читы я не видел. - И где же располагается «Торговый дом» господина Бадмаева? - спросил я. - Мы почти приехали, - ответил Иван Петрович Жигмутов. - Это уже за городом, версты три. Вот сейчас повернем налево... Впереди возникла пологая сопка, близ которой заканчивалась улица: одноэтажные деревянные домики по её сторонам, как бы испугавшись чего-то, сгрудились, и город кончился. Дорога действительно вильнула влево, начала огибать сопку, впереди простиралась слегка холмистая степь, и я невольно ахнул от восторга: ковёр изумрудной травы покрывал её, в нём синими россыпями блестели под солнцем, поднявшимся уже достаточно высоко, низкорослые цветы; майская степь Забайкалья была в росе и сияла всеми цветами радуги. - Согласитесь, - сказал мой сопровождающий, - красота! - Голос его звучал взволнованно'. - Божественная красота, - согласился я. Дорога расширилась. Вернее, параллельно той, по которой мы ехали, по обе стороны пролегало ещё несколько дорог, более широких, выбитых, наверно, копытами овец и коров. - Здесь гонят скот, - пояснил секретарь Бадмаева. - Пётр Александрович приказал и отары овец, и стада коров, и верблюдов прогонять по узкому пространству, чтобы не вытаптывать напрасно степь. И, как бы в подтверждение слов господина Жигмутова, впереди я увидел большую отару овец, вытянувшуюся серой лентой, повторяющей изгибы нашей дороги; с обеих сторон шли пастухи, бежали крупные собаки-погонщики. Мы ехали мимо, сопровождаемые испуганным блеянием овец, злобным лаем собак; погонщики еле сдерживали отару: овцы, испугавшись чужаков, норовили умчаться в степь. Наконец отара осталась позади, а перед нами в изумрудной степи, блестевшей под солнцем, опять возникла сопка, и мы обогнули её. Дорога незаметно, но неуклонно поднималась, и передо мной внезапно возникла совершенно невероятная картина. Иван Петрович остановил экипаж, и мы спешились. - Вот, полюбуйтесь, - сказал господин Жигмутов. - Хозяйство Петра Александровича. Большое, огромное даже, пространство степи было огорожено высоким забором из переплетённых веток, они почти стлались по земле; то и дело торчали высокие жерди. Такой ограды мне ещё не доводилось видеть. Внутри, за забором, творилось нечто невообразимое - вселенское столпотворение: двигались повозки, люди; в одних загонах, огороженных невысокими заборами, толпились овцы, в других - коровы, в-третьих, замерев, величаво стояли верблюды. Всё двигалось, кишело, перекликалось голосами; стучали топоры, скрипели колёса повозок. Возле огромного, крытого плоской деревянной крышей склада загружался какими-то товарами караван - вереница двухколёсных телег, запряжённых низкорослыми лошадьми; к телегам с мешками на согнутых спинах спешили грузчики. Тут и там велось какое-то строительство, и уже снимали леса с деревянной православной церкви - в лучах солнца на её маковке блестел позолоченный крест Господен. Весь этот живописный хаос, казалось, излучал могучую животворящую энергию. Два или три каменных дома были уже построены, и образовалось какое-то подобие улицы; напротив, них и поодаль стояли добротные дома из свежего теса с неразличимыми на расстоянии вывесками на дверях - явно купеческие лавки, и эта на глазах рождавшаяся улица воспринималась как некое организующее начало, как стержень всего, что творилось вокруг. - Видите вон тот двухэтажный кирпичный дом - с верандой о четырёх колоннах? - спросил Иван Петрович - Апартаменты нашего хозяина. Наверху - жилые помещения, внизу контора. - Секретарь Бадмаева взглянул на часы. - Четверть восьмого. Однако поспешим! Пётр Александрович уже пятнадцать минут находится в своём кабинете и ждёт нас. Мы вернулись в экипаж и скоро въехали в распахнутые ворота, над которыми красовалась большая вывеска, искусно написанная чёрной и золотой красками: «Торговый дом П. А. Бадмаева и К°». - Вы могли бы, Арсений Николаевич, конечно, остановиться в Чите, в центре города, имеются у нас две-три вполне приличных гостиницы, но каждый раз ездить туда-сюда неудобно. Тут есть свой дом для почётных приезжих гостей. Думаю, разочарованы не будете. - Конечно, конечно! - перебил я. - Меня устроит любое жильё. - И прекрасно! - обрадовался господин Жигмутов; он мне нравился всё больше. - Вот мы и на месте! Экипаж остановился у кирпичного дома с белыми колоннами и округлой просторной верандой. Сердце моё заколотилось от волнения (тогда я ещё не умел управлять своими эмоциями). Не помню, как мы прошли по коридору мимо нескольких дверей; кто-то с нами здоровался, я машинально отвечал; взад и вперёд сновали люди; я чувствовал на себе любопытствующие взгляды. - Прошу сюда, господин Болотов. Иван Петрович распахнул передо мной дверь. Небольшое опрятное помещение, в нём несколько письменных столов, на одном - пишущая машинка «Ундервуд», два телефонных аппарата. Со мной поздоровался молодой человек, русский, в очках, с бородкой клинышком, в сером аккуратном костюме. - Рад познакомиться, господин Болотов. Позвольте представиться: Александр Яковлевич Козельский, секретарь Петра Александровича. Он вас ждёт. Будьте любезны, вот в эту дверь. И я очутился в кабинете главы «Торгового дома П. А. Бадмаева и К°», доктора тибетской медицины... Сам кабинет я рассмотрел потом. В центре просторного помещения (в окна лился ровный солнечный свет) стоял крупный приземистый человек в светло-сером костюме; ворот рубашки украшала чёрная лента-галстук. Могучий череп, короткая стрижка, редкие светлые волосы (вначале мне показалось, что Пётр Александрович Бадмаев просто лысый), высокий лоб с двумя глубокими морщинами, монгольские скулы, прямой, резко расширяющийся к ноздрям нос, седые усы, концы которых сливаются с аккуратной густой, тоже седой бородой, подстриженной небольшой «лопаткой». Но главное - глаза... Под короткими негустыми бровями - жгучие, молодые, притягивающие карие глаза, полные мысли, напряжения, страсти. Я осознавал: этот человек видит меня насквозь. Нет, опять не точно. Он видит во мне, внутри меня то, что хочет сейчас видеть. И первое, что я услышал от господина Бадмаева, были слова: - Арсений Николаевич, вас беспокоит боль в желудке? Я был ошеломлен! Ещё с ночи, в поезде, я почувствовал режущую боль в животе, проснувшись от неё. Потом всё вроде бы прошло, и я опять заснул. Однако с утра эта боль, от которой мутило в глазах, высыхало во рту, то появлялась, то отступала. - Да, - сказал я. - Всё это началось... - Вчера вечером или ночью? - перебил Бадмаев. - Именно так. Подойдя ко мне вплотную, Пётр Александрович сказал, и в голосе его слышалось вежливое повеление: - Дайте мне вашу руку. - А теперь покажите язык. Так... Понятно. Сейчас мы всё решим с вашим желудком. - По-русски он говорил с лёгким акцентом, но совершенно правильно. - Думаю, небольшое отравление. В дороге, в поезде это вполне возможно. Проходите, сударь, к столу, располагайтесь в кресле. И я очутился в кресле у большого письменного стола, аскетически пустого - только чернильный прибор из светло-коричневого мрамора с чёрными прожилками, телефонный аппарат, несколько листов чистой глянцевой бумаги. На стене над письменным столом висела большая, подробная географическая карта: вся зауральская Восточная Россия, Китай, Тибет, Монголия, Корея, Япония. Во многих местах на территории этих стран (кроме Японии) были кнопками прикреплены красные треугольники; больше всего их сосредоточилось в Китае и Тибете. Вся глухая стена напротив окон была поделена на две части: ближе к письменному столу стоял огромный книжный шкаф-стеллаж до самого потолка, и все его полки были уставлены книгами, дальше - широкий большой диван, на котором могли свободно разместиться человек пять-шесть, и опять стеллаж, до самой входной двери, но полки его были заполнены уже колбами самых разных размеров, тёмными бутылками, пузырьками, ящичками с номерами, какими-то медицинскими инструментами. Возле этого стеллажа стоял небольшой стол, на котором моё внимание привлекли старинные весы с двумя медными чашами для гирек. Возле этого стола и колдовал хозяин кабинета, что-то взвешивал - в ход шли крохотные гирьки, - потом смешивал в чаше, капал туда из разных пузырьков. Между окон и у стен стояли ещё несколько кресел, таких же, как то, в котором сидел я: широких, удобных, обтянутых тонкой светло-коричневой кожей (помню, тогда я подумал, что это любимый цвет хозяина кабинета). Пётр Александрович вернулся ко мне с маленьким гранёным стаканом, наполненным тёмной, на вид густой жидкостью. - Выпейте, молодой человек, до дна. - Бадмаев улыбнулся. - И не опасайтесь: не отравлю. Я залпом проглотил лекарство. Оно было густым, как ликёр, почти безвкусным, только во рту ощущался запах не то полыни, не то тмина. - Минут через десять все ваши боли прекратятся и оставят вас в покое, исчезнув, (так и произошло). - Пётр Александрович опять скупо улыбнулся. - до следующего отравления, если будете неосторожны с едой. И коли вас, может быть, ждут дальние странствия, на сей счёт... я вам дам несколько полезных советов. Но это потом. А сейчас давайте знакомиться. И мы, несколько официально, представились друг другу. Пётр Александрович сел напротив меня в кресло. - Что же, - сказал он, и в голосе его я почувствовал нетерпение. - В общих чертах о задуманной вами экспедиции знаю. И легенда или миф о троне Чингисхана мне известна давно. Далее... Идея Музея восточной культуры чрезвычайно привлекательна, и в целом я её принимаю. Ну, а теперь, Арсений Николаевич, я внимательно слушаю вас. «Он верит нам! Он - сама искренность...» Сердце моё облилось жаром. Ещё миг - и я бы дрогнул. В это мгновение отчётливо и грозно внутри моего сознания прозвучал голос (он не мог принадлежать ни мужчине, ни женщине, и я не знаю, как определить «его», того, кто приказывал мне): «Если ты не хочешь умереть сейчас же, передай ему бумаги...» Я превратился в некий послушный управляемый механизм, выполняющий чужую волю. Раскрыв свой портфель, я вынул из него мои «документы». - Пётр Александрович, - сказал я, и голос мой звучал бесстрастно, спокойно, отстранённо. - Я предлагаю поступить следующим образом. Вот на этих трёх листках кратко, но по существу изложены результаты исследований документальной основы легенды о троне Чингисхана, которыми под моим руководством занимались студенты-старшекурсники Петербургского университета. И в этой записке содержится итоговый вывод: трон Чингисхана - реальность. - Я передал господину Бадмаеву листки с машинописным текстом. - А это, - в моих руках была копия карты, выполненная на плотной бумаге, свёрнутая вчетверо; на ней был проложен маршрут по Тибету, который параллельно, на расстоянии ста - ста двадцати километров к северо-востоку повторял направление подлинного маршрута, обозначенного на моей заветной карте, ведущей к римской цифре V, - а это маршрут, по которому должна пройти экспедиция, - я выдержал паузу, - если она состоится. Ознакомьтесь с этими бумагами. А потом я готов ответить на любые ваши вопросы. - Отлично! - И опять в голосе хозяина кабинета прорвалось волнение. - Начнём с вашей записки. Тибетский врач и владелец фирмы «Торговый дом П. А. Бадмаева и К°» погрузился в чтение. Сидя напротив него, я думал: «Какое у него поразительное лицо! Воля, энергия, мудрость - и всё это сочетается с неким озарением. Впрочем, скорее всего, это неточное слово...» | |
|
| |
| Просмотров: 1466 | | |
| Всего комментариев: 0 | |